Тревожные сны «ангела на полставки»

Перед пензенским концертом группы «Мельница» наш корреспондент побеседовал с лидером группы Хелависой (в миру Натальей О’Шей).

«Мельница» – одна из немногих сегодня российских групп, которую слушают и интеллектуалы, и домохозяйки, плачущие над бразильскими сериалами. На ее концертах комфортно чувствуют себя молодые люди в рокерских кожанках и солидные мужчины в строгих костюмах, юные барышни, украшенные татуировками и пирсингом, и дамы в дорогих вечерних платьях.
Под песни «Мельницы» плачут, сжавшись в комочек в уголке дивана, и танцуют в ночных клубах. Ее музыка и тексты словно бы вернулись из тех времен, когда мир был еще молодым, а слова не истрепались и не потеряли свой исконный волшебный смысл.
— «Мельница» сегодня чем-то напоминает легендарные отечественные рок-группы 70–80-х годов. Многие слышали, но мало кто видел. С одной стороны — всероссийская популярность, но одновременно с этим телевидение для вас, как будто закрытая территория.
— Светиться на телевидении, конечно, нужно, но не любой ценой. И уж во всяком случае, не ценой катания на коньках в ущерб собственной семье. Клипа у нас действительно пока нет. В саунд-треках к фильмам мы тоже не участвовали. Предложения были, но как-то вот не сложилось.
— Зато в Интернете гуляют десятки самодельных клипов на ваши песни.
— Я парочку смотрела, но они в большинстве своем сделаны на основе японских мультиков, в которых я совершенно не разбираюсь. Видимо, поэтому ничего в этих клипах не поняла.
— Там же весьма активно обсуждаются тексты ваших песен. Существуют целые ветки, посвященные расшифровке их смыслов. Много нового оттуда для себя узнаете?
— Да-а-а… Иногда очень забавные версии бывают. Но мне нравится, что так происходит. Это несет в себе определенную образовательную функцию, люди напрягают мозги, ищут дополнительную информацию, читают. Порой очень четко ловят смысл, иногда, наоборот, попадают пальцем в небо. У меня достаточно жест¬кое чувство юмора, а некоторые то, что я говорю, принимают за чистую монету.
У нас есть песня, которая называется «Неперелетная». Там речь о птицах, которые не летают. Меня однажды спросили: «Это про пингвинов?». Что здесь ответишь? Я и сказала, что да, про пингвинов. И после этого вдруг везде начали писать и говорить, что это песня про пингвинов. Там и близко такого нет, а люди уже вовсю разбирают текст, пытаясь поймать в нем этих самых несуществующих пингвинов. Я за голову схватилась: «Боже мой, я породила монстра!».
— Мне кажется, что большинством ваши тексты воспринимаются все-таки не на вербальном, а на подсознательном уровне.
— Это так и задумано. Я ведь филолог. Филолог-германист. Я не пишу стихов, только песенные тексты, где важное значение имеют аллитерация, ассонанс, внутренняя рифма. Какие-то спрятанные на втором, третьем уровне смыслы. Я все это туда закладываю, и для меня очень важно, когда люди ловят не первый пласт, а второй или третий.
— Ваше творчество называют мифологией, в основе которой славянские и европейские традиции. Мне же кажется, это уже собственный самодостаточный мир.
— В плане мифологической составляющей текстов это, конечно, собственный мир. Близкий к индоевропейскому, потому что европейская мифология мне больше знакома, но все же свой собственный. Наш мир, наша страна.
— Куда некоторые из ваших поклонников пытаются сбежать от мира реального.
— У кого-то, наверное, это получается. Но можно и совмещать, существовать в двух мирах, чем мы, собственно, и занимаемся.
— Сегодняшняя популярность в России фэнтези, «преданий старины глубокой» — это проснувшийся интерес к прошлому, собственным корням или же свойственная русскому человеку мифологичность сознания? Не случайно же мы столь часто и охотно, как ни один другой народ, творим себе кумиров.
— Я бы не сказала, что Россия — эталон мифологического сознания. Если мы возьмем скандинавскую традицию, то там это на порядок круче. Я не люблю разговоров о корнях, которые мы потеряли или не потеряли. В каждой стране был опыт создания культа личности. Возьмите ту же Германию. Просто у нас сейчас период такой. Был момент, когда в Европе все читали Толкиена, а следом за ним «Беовульфа». «Мама не гаси свечи. Грендель шастает в ночи». Сейчас такой период наступил в нашей стране.
— Вы человек православный, а православие весьма нетерпимо в отношении язычества.
— Православие ко всем другим религиям относится нетерпимо. Но дело в том, что в Европе язычество как религия существует только в Исландии. Вообще же язычество — это не религия, а комплекс мифологических верований и культурных представлений.
— И все же как сочетается православность с откровенно языческими корнями ваших текстов?
— Точно так же, как сочетается она у всех ученых, которые занимаются европейской и прочей мифологией, но при этом верят в Господа и ходят в церковь.
— Вы как-то признавались, что многие строчки ваших песен возникают во сне. Ваши сны на самом деле так тревожны?
— Это действительно так.
— А кажетесь абсолютно благополучным человеком.
— Я умею производить хорошее впечатление.
— Поклонники «Мельницы» величают вас «ангелом на полставки», и даже на концертной афише вы изображены с ангельскими крыльями. Между тем Хелависа, чье имя вы взяли в качестве псевдонима, как ни крути, а ведьма. Да и мельница с одной лишь стороны – милое такое сказочное сооружение, а в народе вот издавна считалась приютом нечистой силы. Кстати сказать, и в мюзикле «Последнее испытание» вы играете королеву зла. Нет здесь некой раздвоенности?
— Это нормальное состояние практически для каждого творческого человека. У любого артиста есть какой-то тяни-толкай внутри. Без этого нельзя, нет потребности в сублимации, забраться на сцену и выплеснуть себя.
— Общаешься с вами и видишь очень уверенного в себе человека, а если судить по песням, то представляетесь этакой романтичной, не приспособленной к жизни особой. Ну а кто еще в наше время, в нашем мире будет сочинять сказки?
— Я продавливаю этот мир. И рассказываю те сказки, которые сплошь и рядом.
— Как относятся к вашему творчеству коллеги по науке?
— Моя заведующая кафедрой относится к этому резко отрицательно. Остальные с удовольствием слушают и дают слушать своим детям. Зарубежные коллеги, бывая в Москве, с удовольствием приходят на концерты.
— Родители вашего мужа были сильно удивлены, узнав о его выборе? Все-таки далеко не каждый ирландский дипломат женится на русской певице.
— Для них было важно не то, что я певица, а он дипломат, а то, что мы принадлежим к разным ветвям христианства. Это их очень беспокоило.
— И как разрешилась ситуация?
— Ну, они зажали меня в темном углу и спросили: «Do you beliеve in Jesus Christ?» (Веришь ли ты в Иисуса Христа. – англ.) После этого все наладилось.
— Меня искренне удивляет, как вы умудряетесь столько успевать. Писать тексты, гастролировать, преподавать, заниматься наукой, уделять время семье, маленькому ребенку...
— Я живу по очень жесткому графику, когда день расписан по минутам. Помните, как в фильме про Мюнхгаузена: «На 10 часов у меня запланирован подвиг»? Так же и я. А во время гастролей вхожу в режим растительного существования. Я очень скучно себя веду. Не хожу гулять по городам, приезжаю и ложусь спать. Потом готовлюсь к выступлению, сразу после концерта возвращаюсь в гостиницу, там ужин и снова сон. Завтра мы отправимся из Пензы в Саранск, в автобусе я снова буду спать.
— И видеть тревожные сны, которые потом, может быть, станут песней?
— Только так!

«Пензенская правда»